Отрывки из книги - Из предисловия

[rougelou]

СОБРАНИЕ ЦВЕТОВ

аннотированные переводы западноевропейской поэзии нового времени

с оригиналом, подстрочником и необходимыми пояснениями

Почему "цветов"?

Слово "антология", которым принято именовать издания подобного рода, означает "собрание листов". И хотя понятно, что речь идет о листах бумаги, связи между словами-образами вытягивают из темных бездн бессознательного сразу же то, за чем туда и ходить не стоило, потому что оно лежит на поверхности - образ дерева. Дерева, покрытого листьями, каждый из которых венчает ветвь, произрастающую из другой.  И хотя, как известно, "культура - палимпсест", она, одновременно, абсолютно традиционна и этим подобна дереву, на котором, помимо листьев, бывают и цветы, причем распускаются они, каждый, в свое время. К ним относится далеко не все, что написано и даже признано достойным не кануть сразу в вечность, а остаться в памяти людей на некоторое время.

Все они очень разные, но их объединяет принцип гармонии и соразмерности, хотя строение может сильно различаться. Бывают стихи, устроенные просто и ясно, подобно ирису, структура которого вся на виду, а красота - в видимых глазу линиях, но бывают и богатые соцветия из множества похожих на первый взгляд цветов, каждый из которых, между тем, абсолютно уникален. Роскошные, чувственные пионы и целомудренные ромашки, загадочные в своем аскетично-солнечном совершенстве дикие иммортели и нежные садовые розы, передающие собою гораздо более понятный и ласкающий взгляд отблеск того же сияния.

Зачем нужно переводить стихи?

В сущности, переводить стихи нет никакого смысла, потому что это невозможно. То, что получается, не имеет к исходному тексту никакого отношения, даже если смысл удается передать процентов на восемьдесят, а размер, рифма и прочие структурно-эстетические особенности переданы полностью, что в случае с некоторыми, даже европейскими, языками невозможно даже теоретически. Невозможно потому, что в оригинале другие слова, звуки, интонации, смысловые акценты и периоды, да и много еще чего, присущего только родному языку автора, в котором и кроется секрет уникальности воздействия на читателя или слушателя. Передать удается лишь то, что производит наиболее сильное впечатление на переводчика и наиболее актуально для него во время работы. Поэтому перевод - продукт творчества переводчика процентов не на пятьдесят даже, а на семьдесят-восемьдесят. От автора ему достается лишь импульс да две-три идеи или мысли, странным образом совпавшие с его представлениями, которые ему не менее странным образом удалось выразить.

Следовательно, перевод нужен, прежде всего, переводчику. Это - форма работы над собой, праксис, садхана, как говорят индусы: в общем - попытка измениться, преуспевают в которой лишь немногие из тех, кто пытается. Неудачников же постигает страшная болезнь, проявляющаяся в форме навязчивой потребности постоянно пробовать на вкус чужие мысли и эмоции, постигая способы воплощения их в словах.

В результате остается некий артефакт, единственное предназначение которого - заразить этой болезнью как можно больше людей, то есть читателей, для которых стихи, переведенные на родной язык с иностранного, - всего лишь повод его выучить. Причем настолько хорошо, чтобы научиться чувствовать нюансы, в том числе, связанные с местом-временем их создания.

Надо сказать, что так было не всегда. В начале эпохи, к которой относятся стихотворения, вошедшие в эту книгу (то есть, около двухсот лет назад), круг читающей публики был значительно уже, а уровень ее словесной культуры и общих познаний - несопоставимо выше, чем теперь. Художественная литература создавалась людьми, имевшими достаточно свободного времени - пресловутый otium - шла ли речь о скучающем аристократе или об умирающем с голоду начинающем «профессиональном» авторе. Создавалась, в основном, для таких же, как они, потому что только они способны были как следует понять и оценить написанное. Как правило, эти люди имели классическое образование (знали греческий и латынь плюс «стандартный» корпус текстов на них), владея, помимо этого, двумя-тремя современными европейскими языками достаточно хорошо, чтобы читать все, что выходило и было им интересно. (Даже живший несколько позже Лев Толстой начинает первую же страницу «Войны и мира» - и продолжает дальше - по-французски, не сомневаясь, что будет понят.)

Таким людям перевод не требовался, но они занимались им и весьма активно. Зачем? На это можно ответить по-разному, по крайней мере, с точки зрения переводчика, читателя и самого текста, то есть, языка.

О первом я уже упомянул чуть выше: другого мотива заниматься своим делом у переводчиков, видимо, тогда не было. «Просветительские» намерения появились несколько позже и к личным побуждениям не относятся: скорее, - к экономическим и социальным, то есть, имеющим смысл уже с точки зрения читателя, но читателя более познего времени. Тогда же читатель перевода мог, самое большое, поиграть с ним. Владея, чаще всего, языком оригинала и даже, зная этот оригинал почти наизусть, любопытный любитель словесности сравнивал изобразительные средства, стилистику, структурные возможности двух языков, оценивал владение ими и сугубо профессиональное мастерство переводчика. Но именно таким образом происходило отсеивание и адаптация привносимых в язык новых форм и явлений. Находя соответствия, переводчики препятствовали непосредственной и некритичной ассимиляции более изменчивого и пластичного иностранного (в те времена, преимущественно, французского и немецкого) слова. Язык защищался, таким образом, от чужеродного влияния, проблема которого встала тогда (и стояла на протяжении всего XIX века) весьма остро - едва ли не острее, чем теперь. Об этом свидетельствуют не только критические и публицистические работы людей, принимавших ее близко к сердцу (от Аксакова до Достоевского), но и сама живая ткань литературы (не только художественной!) того времени. Читая даже лучших ее представителей (включая того же Достоевского), нельзя не удивиться перегруженности (принято говорить - богатству) их языка изобразительными средствами. Архаичные структуры возникают то тут, то там, наряду с заимствованными из европейских языков более «живыми» конструкциями. И именно писателям и переводчикам того времени (многие из которых совершенно не случайно известны теперь как классики) мы обязаны появлением русского языка в том виде, в каком мы его знаем сегодня. Произошло это уже в конце XIX века. Момент формирования этого языка совпал с началом так называемого «серебрянного века», отнесение к которому того или иного автора возможно только по лингвистическим, а не по эстетическим (символизм) и, тем более, не по идеологическим (акмеизм, футуризм) признакам, где всегда неизбежны натяжки. Например, несмотря на то, что Гумилев называет Иннокентия Анненского «последним из царскосельских лебедей», язык его уже не «золотой», а «серебряный». Это был новый язык, «готовый к употреблению» массами наступающей эпохи. Архаика стала дурным тоном, поэты прбовали на вкус сухие и конкретные сочетания, старались обходиться ими. Для нас, их творчество - эталон самовыражения современными средствами.

Зачем нужна эта книга?

Ответ довольно прост: кухня остается за кадром. Обычно, читателю перевода непонятно, как он получается, тогда как настоящему гурману важны и исходный продукт и технология приготовления. В результате, человек, не знакомый (или недостаточно знакомый) с языком оригинала, имеет приблизительное и/или искаженное представление о нем. Для того, чтобы, насколько возможно, избежать этого, требуется пространный и вдумчивый комментарий.

Кроме того, мне хотелось представить наиболее выдающихся поэтов современной (в языковом отношении) Европы одной небольшой по объему книгой, поделившись, заодно, своим представлением о возможностях поэтического перевода как жанра.

       

Почему именно эти стихи?

Потому что, по мнению автора, стихи поэтов этого периода – "собственно стихи" в исконном и архетипическом понимании этого слова. Точнее, они являются таковыми для нас, живущих сейчас. Это не дегенеративные упражнения в выворачивании наизнанку перепачканных подгузников души, ставшие нормой в более позднее время. Это и не сугубая архаика более ранних эпох, сочиненная людьми, жизнь и переживания которых нуждаются теперь в специальной реконструкции методами скорее историческими, чем литературными, что требует недюжинного воображения и нечасто встречающихся способностей не только от переводчика, но и от читателя.

Поэзия этого периода (очерченного мною довольно произвольно) написана на современных в полном смысле слова языках почти с момента их оформления как таковых (примерно, со второй половины XVIII века) и до тех пор, пока "психоаналитическая" тенденция не взяла верх окончательно (то есть, примерно, до 50-х годов XX века). Это позволяет переводить их на современный нам русский язык, хоть и с поправками на исторические реалии, но не прибегая к искусственной архаизации и прочим стилистическим извращениям.

Очевидно, что переводить стихи XV-XVII веков, например, Ронсара, на современный им русский язык – задача для современного человека весьма затруднительная, каковы бы ни были его познания. Да и много ли в том проку читателю, такими познаниями не обладающему? Поэтому Ронсара переводят языком, современным нам, используя лексику и имитируя приемы начала-середины XVIII века – эпохи закладки основ современной русской версификации. А это, хоть и придает переводу некий налет "старины", духу оригинала совершенно не адекватно. Даже классика (латынь и греческий) поддается переводу лучше, как ни странно. Излишне говорить, что это делает и без того почти невозможную задачу передать дух, настроение и эстетику оригинала совершенно невозможной.

Бывают, правда, попытки переводить старинную поэзию (например, Шекспира) на современный разговорный, но они кончаются позорным провалом, потому что, каким бы свободным или даже игривым не был стиль автора, переводчик оказывается не в состоянии выдержать его современными средствами, то и дело сбиваясь на традиционный для переводов подобной литературы архаично-высокоштильный пафос, а зачастую просто перемежая диалектизмы и блатной жаргон устаревшей лексикой и словоформами. Получается, например, так: "Кто ходит в брюках, где мотня не вшита, // Тому не светят хлебушки вкусны".

Подобные эксперименты удаются, пожалуй, только со стихами очерченного мною периода, язык которых имеет уже актуальный для нас набор выразительных средств. Язык Гете или Байрона вполне может быть осовременен для придания ему большей живости или "злободневности" в попытке приблизить его к читателю, во многих случаях оправданной. К сожалению, наиболее удачная (из известных авторy) попытка подобного рода принадлежит не русскому, а английскому переводчику Джеймсу Фолену (James Falen), буквально давшему новую жизнь на английском языке "Евгению Онегину". От души рекомендую его перевод всем, кто владеет этим языком в достаточной степени! Чтение обещает сложное и утонченное удовольствие сродни опьянению тонким шампанским – волне в духе самого Александра Сергеевича – помноженное на легкий "культурный шок".

Поскольку жанр этой книги не очень традиционен, сделаю небольшой анонс. В ней содержится по одному, максимум, по два стихотворения следующих авторов, выбранных по абсолютному личному произволу, основанному на собственном ощущении их значимости для себя и мира:

Жерар де Нерваль

Стефан Маллярме

Джон Китс

Перси-Биши Шелли

Сэмьюэл-Тейлор Коулридж

Радьярд Киплинг

Уильям-Батлер Йейтс

Альфред де Мюссе

Рене-Франсуа Сюлли-Прюдом

Джакомо Леопарди

Федерике-Гарсия Лорка

Генрих Гейне

Фридрих Шиллер

Новалис

Джордж-Гордон Байрон

Генри Вордсворт

Шарль Бодлер

Артюр Рэмбо

Франсуа Верлен

Йоган-Вольфганг Гете

Гийом Аполлинэр

Габриэле Д'Аннунцио

Дилан Томас

Хуан-Рамон Хименес

Рафаэль Альберти

Comments

[dasha-daria.livejournal.com]

а почему бы тебе не издать ее для себя?
сейчас много сервисов принт он деманд
я себе таким макаром даже некоторые известные книжки хочу сделать
жалко денег нет сейчас :)

[pranava.livejournal.com]

Вот, деньги здесь, пожалуй, - ключевое слово. :-) Но, даже если бы были, смысл в этом не большой.

А что за известные книжки? В собственном оформлении?

[dasha-daria.livejournal.com]

а я бы сделала - это ж твой труд

известные - да была бы моя воля, я бы для себя все любимые книги сделала :)
если появятся деньги в первую очередь, сделаю Тоона Теллегена про Белку и Муравья

[pranava.livejournal.com]

Кто такой? Почему не знаю? Не псевдоним ли это Антона Телегина? :-)

[dasha-daria.livejournal.com]

ну он, в принципе, Антон :)

http://ru.wikipedia.org/wiki/Теллеген,_Тоон

http://lib.ru/TALES/TELLEGEN/

[pranava.livejournal.com]

Спасибо: зачту обязательно!

[blog.artistmage.ru (from livejournal.com)]

Согласен!!

[femmeemue.livejournal.com]

Деньги не нужны. Ищите издателей. :-)

[pranava.livejournal.com]

Где ж они теперь водятся, такие, чтобы издавать подобное. Лет десять назад были еще.

[femmeemue.livejournal.com]

Водятся. А пока пишите. А мы в жж Вас будем читать. Самое сложное - закончить книгу. У меня на это 90 процентов времени уходит.

[pranava.livejournal.com]

Это да. Всякие новые мысли появляются и остановиться трудно. :-) С другой стороны, много текущих дел и работать по плану не получается. Надеюсь, ЖЖ поможет в этом.

А что Вы пишете?

[femmeemue.livejournal.com]

Много чего. И много начатого. Сейчас жду, когда редактор в издательстве проверит рукопись учебного пособия, внесу правки, и тогда руки развяжутся до другого.