Вадим Румынский

 Любая власть сводится, в конечном счете, к праву (а точнее, к подкрепляющей его способности) применить физическую силу.  То есть, в конечном счете, убить.

      Мало кто вспоминает теперь о том, что латинский глагол "imperare" значит, в первую очередь, "предавать смерти".  Он родственен латинскому же "perire" (гибнуть) - ср. фр. "périr", англ. "perish" и т. п. -  представляя собой вариант его активной формы.  Провозглашая полководца императором, легионеры не только отмечали факт уничтожения возглавляемыми им войсками значительного числа неприятелей (как правило, более тысячи), но признавали за ним право карать смертью.  И императоры республиканского времени активно этим правом пользовались, хотя и не злоупотребляли.  Наиболее хрестоматийный и, возможно, наиболее поздний пример - децимация, устроенная Марком Крассом в войсках, деморализованных поражением от Спартака.  Отобранного по жребию каждого десятого остальные девять должны были забить насмерть палками, после чего стыд за содеянное, реализованный в жажде мести, был столь велик, что поражение непобедимого "фракийца" от битых им уже, казалось бы, воинов последовало незамедлительно.  Пленных не брали вообще: те несчастные, которых потом распяли вдоль Аппиевой дороги, попались людям Помпея и Лукулла, настроенным гораздо более благодушно.

      В первые сто лет империи - период правления так называемой династии Юлиев-Клавдиев - императорами были не все принцепсы, поскольку не все они были, в собственном смысле, военными (как, например, Калигула, Нерон и Клавдий), что не мешало им, однако, использовать это право (imperium) весьма широко.  Если это и вызывало у кого-то возражения, то довольно скоро форма была приведена в соответствие содержанию: Флавии и Антонины - монархи периода кульминации римского могущества - почти все были императорами в формальном (военном) смысле этого слова.

      Если некая власть (общественный институт) убивает, и никто не в состоянии оспорить ее право на это, такая власть "легитимна" или, по крайней мере, своевременна.  Она будет осуществляться беспрепятственно, имея широкую поддержку.  А недовольные есть всегда.

      Соответственно, по решимости власти применять силу можно судить о том, насколько она, вообще, власть.  Например, предыдущая власть на Украине была не способна к этому с самого начала, с тех пор, когда это впервые потребовалось.  Потому что наличие у нее такого права не признавали даже те, кто должен был эту силу применять.  Они совершенно справедливо подозревали, что все свалят на них, что и произошло - так всегда происходит.

      Констатация физической силы как окончательного источника власти имеет еще одно, оптимистическое, на мой взгляд, следствие.  В современном нам мире власти пытаются придать иное обличье.  Широко распространена убежденность в том, что настоящая власть - это деньги (возможность их издавать и регулировать), хозяйственные ресурсы, информация (секреты), массовая информация (вплоть до конкретного "зомбоящика" - так называемая, "четвертая власть") и т. п. - то есть инструменты влияния на условия жизни людей.  Даже при перечислении конкретных "ветвей власти" "демократических" государств, реальную сущность власти умудряются спрятать за словом "исполнительная", причем декларируемого права убивать нет и у нее.  То есть, она как бы может (чужих и/или по крайней необходимости), но это очень, очень, очень, очень плохо - ай, ай, ай!  Конечно, в действительности, там, где власть сильна, она мочит, не задумываясь, но публике все это преподносится не как убийство, а как угодно: от "принуждения к миру" до "гумо-нитратного коврометания".

      Однако, все по-прежнему зависит от того, в чьих руках находятся упомянутые инструменты влияния.  Да, с их помощью можно в известной степени регулировать хозяйственную деятельность, преобладающие в обществе настроения, но нельзя исключить появление тех, кто готов умирать и убивать, не взирая ни на какие условия, равно как и выход таких людей на позиции, позволяющие эти инструменты влияния обойти.  И они вполне в состоянии при определенных условиях все эти инструменты отобрать или уничтожить (по крайней мере, частично).  Если власть сильна, массовые волнения вроде "Торжища людского" для нее ничто.  Применяя силу дозированно, но решительно, скоро и бескомпромиссно, нормальная власть предотвращает гораздо более тяжелые и зачастую кровавые последствия для страны в целом.  В идеальном случае этого даже не заметно: просто, сила незримо присутствует в атмосфере как потенция, вселяя в людей не страх и нервозность (как, казалось бы, должна), а спокойствие и уверенность.  Потому что сами люди ассоциируют себя с ней.  Тут, конечно, можно возопить о "попрании свободы" и притянуть остальные лозунги либерастов, но на деле, людям, спопобным мыслить и действовать, свободы достаточно и тогда.  Поскольку они понимают, что проявление силы требует ограничений, рамок, русла.  Иначе она просто рассеется, и все.

    Не страшны ей даже большевистские "телеграф, телефон, вокзалы" или, в современном контексте, "интернет, мобильная связь, аэропорты", потому что все это многократно продублировано, а захватившая их даже боеспособная армия без снабжения долго не продержится.  На крайний случай есть БОВ, БПЗ (или ПЗБ?), еще раз БОВ, ТЯО и прочие малоприятные для обороняющихся "ништяки", применению которых сильной властью во свое спасение ничто не препятствует.

 А вот реальная угроза жизни реальных этой власти представителей - дело совсем другое...

Привести все изложенное ниже в более-менее читабельный вид (порядком это назвать сложно) сподвиг меня провокационный пост Юлии Тимофеевой: http://arhetip-v.livejournal.com/124097.html, за что ей огромное спасибо, поскольку иначе я ничего подобно не выдал бы.  Потому что, зачем писать, когда все и так ясно. :-)

___________________________________


В порядке пропедевтики нескромно сошлюсь на самого себя: http://pranava.livejournal.com/24251.html (абзац № 8 с начала; а для полной ясности - все, с начала до конца).

По-моему, эта сказка не про женщину и даже не про мужчину.  Любые психологические интерпретации всегда казались мне притянутыми в связи с ней за уши, и, как я теперь понимаю, не зря.  Потому что сказка космогоническая, прежде всего.

А, если психологическая, то она про некое достижение духовного порядка, в описании которого женскость лягушки и царевны не имеет определяющего значения, не говоря уже о том, что последняя никак не может быть реальной женщиной.  Скорее, она - вообще все, что может быть у героя: его сила, красота, способности (преимущественно, «волшебного» в нашем понимании свойства) - то есть, не просто анима, как «душа» или «псюхе» («Псюша, Псюша, Псюша - юбочка из плюша» :-)).  Кощей же сиречь тело (ср. санскр. «коша», русск. «кошель», «кошелка» и т. п.), в которое все это заключено, как в тюрьму.

Да, очень легко увидеть в лягухе «зачморенную женсчину», а в ее коже - юнгову тень этой женщины.  Но тогда без объяснения остается не только Кощей (не анимус же это ее!), но и, что более существенно, все дальнейшие предметы и явления, включая не только Ягу (которой еще можно придумать какую-нибудь «роль») и все ее атрибуты - избушку, печку, ступу, метлу, клубок - но также волка, медведя, зайца, утку, сундук на дубу и т. п., которых еще никому из психологов не удавалось втиснуть при мне в одну и ту же версию так, чтобы она не развалилась.  По фабуле сказки, все это не имеет к прямого отношения к самой Царевне, поскольку служит описанию перипетий Ивана в ходе ее поиска.  Сама же она появляется только в начале (демонстрируя свой потенциал) и в конце (ничего уже не демонстрируя).

Ко всему этому, есть еще отец Ивана (царь), два его старших брата и их жены, про которых я, вообще, никогда не встречал ничего вразумительного кроме того, что собираюсь рассмотреть ниже.

Итак, Иван - оставим пока за скобками вопрос о том, кто он сам такой - находит в болоте (то есть, в хаосе; болото - от слова «болтать») вселенную в непроявленном состоянии и забирает ее себе, несмотря на неприглядную внешность, поскольку не сомневается, что она предназначена ему, то есть, веря в свою судьбу.  Находит он ее с помощью стрелы, то есть концентрации энергии на цели, которая ясна ему в принципе, но содержание которой для него темно.  Лягушачья кожа и ее облик в целом, в данном случае, символизируют трансцендентность, непроявленность предмета выбора до тех пор, пока тот не сделан.  Попав к нему домой, лягушка начинает выполнять задания царя-отца (кстати: почему она именно царевна? не дочь ли она ему тоже?), все еще скрывая свою истинную сущность ото всех, включая самого Ивана, то есть проявляется в виде отдельных достижений, условно говоря, сиддх.  И лишь в последний раз она оказывается вынужденной явить себя как таковая, то есть, ничем не ограниченная творческая сила и абсолютная красота, которая не может быть ни интериоризирована Иваном, ни взята им под контроль, поскольку для того, чтобы быть собой (то есть, беспредельной и всевозможной), должна сохранять связь со своим исходным бытием (хаосом), символизируемую кожей.  Не понимая этого, Иван сжигает кожу, и царевну тут же похищает Кощей, то есть она оказывается во власти тела - представления Ивана о собственной отдельности и ограниченности, делающего невозможным любые эффекты беспредельности, непредсказуемости и творчество вообще.

Дальнейшее - краткое пособие по технологии возврата власти над миром, интерпретировать которое необходимо очень тонко и точно, поскольку любая ошибка может быть чревата последствиями, которые человек не особенно может и представить в силу почти полной неактуальности для сегодняшней практики и/или отвлеченности от нее же.  Возьму на себя смелость предложить свой - очень общий - вариант, который, конечно, не может являться руководством к какому бы то не было действию и т. д. и т. п.  Поэтому любой, кто воспользуется им на свой страх и риск, будет рисковать и бояться сам. :-)

Сначала Баба-Яга.  Это жертва (ср. санскр. «ягья»), причем не просто, а традиционно сваргийская, огненная.  Поэтому отнюдь не случайно живет она в избушке на курьих ножках: корень «-кур-» непосредственным образом связан с дымом и огнем (ср. русск. «курить», лат. «curare» - первоначально, «окуривать» или «окружать огнями»).  Здесь имеет место уже упомянутый мною по ссылке вверху принцип омонимической метафоры: слово «кур» (петух) или «курица» просто созвучно.  Вполне возможно, что рассказчики о метафорах в таких случаях не задумывались, а просто воображали себе то, что казалось им «логичным», заменяя семантически неактуальный дым ногами.  Так это, или нет, мы, возможно, не узнаем никогда.  Как бы там не было, настоящая Баба-Яга живет (а, учитывая наличие «ног», не просто живет, а перемещается) в языках пламени и/или клубах дыма, поскольку и те и другие поднимаются кверху - в локус богов, к которым принято обращаться с помощью огня (боги, в свою очередь, отвечают водой - дождем).  Анатомически, обитель богов (Сварга-лока) находится на уровне солнечного сплетения (манипура-чакры), поэтому, вероятно, огонь необходимо возжечь уровнем ниже.  Возможно, речь идет о целой области (как, например, нижний даньтянь китайской «внутренней алхимии»).  При этом Ивану удается не сгореть в ягиной печи самому (то есть, не войти во «внутреннее пространство материи» - центральный канал позвоночника - уже на этом уровне), после чего он устанавливает с Ягой контакт (в некоторых вариантах, нейтрализует ее) и получает путеводную нить, которя, в отличие, например, от нити Ариадны, не тянется за ним, отмечая путь, а сама указывает его, разматываясь из клубка.  Предположительно, речь идет об этапе внутреннего алхимического «деланья», лучше всего описанного у Ян ЦзунМина (кому интересно, могу сказать, где точно), который у китайцев принято считать «формированием бессмертного зародыша».  Происходит это на так называемом «желтом дворе» (хуан-тин) в солнечном сплетении, анатомически соответствующем манипуре, а космогонически - Божественной Сварге.

Нить, являющаяся из клубка-зародыша (почти наверняка, центральный канал), ведет к дереву, на котором сундук.  Сундук - это грудная клетка, в котором заключен центр человеческого существа, его, в буквальном смысле, солнце.  Чтобы открыть сундук, нужно вырвать дерево, то есть лишить собственное я укорененности в видимой реальности, привязанности к конкретным проявлениям.  Начиная отсюда, на помощь Ивану начинают приходить способности («сиддхи»), приобретенные на предыдущих этапах пути и символизируемые животными.  Что такое медведь, я не могу сказать с определенностью.  Возможно, это омонимическая метафора оголения корней и/или вскрытия сундука (см. статью о животных по ссылке в начале статьи), но не исключено также, что корень «бер» («бр») родственен корням таких слов, как «бормотать», «бурчать», что наводит на мысль о некой методике, родственной мантре.  Заяц - это «эмонциональный ум», «ум сердца», который сразу же начинает метаться, но Иван возвращает его в центральный канал с помощью отрешенности (санскр. «вайрагья») и, возможно, также словесно-звуковых приемов. Все это символизирует волк («варг»; ср. «ворковать», «ворчать»).  Здесь он приближается к краю (см. про утку по ссылке вверху), поскольку появляющаяся из зайца утка соответствует аджне - двухлепестковому лотосу, крылатому солнечному диску и т. п. - который возносит его, позволяя обозреть все пространство сверху, но, одновременно, лишает опоры и ориентиров: на этом этапе сознание может заблудиться в порожденных им же образах и целых реальностях.  На помощь приходит сокол, то есть способность к сосредоточению, позволяющая Ивану обрести чувство направления на новом уровне и впервые выйти за пределы узилища (в виде как собственного тела, так и проявленной Вселенной, то есть яйца), после чего он утрачивает с ним связь, оказавшись «во тьме кромешной» или, буквально, в водах первичного океана.  Что происходит дальше, мне почти непонятно, а точнее, невыразимо словами.  Ясно только то, что нечто ищущее (символизируемое в данном случае щукой, но имеющее в других родственных сюжетах облик, например, дракона или даже русалки) восстанавливает эту связь, но уже на новом уровне, отдавая телесное и вселенское яйцо в руки (то есть, во власть) сознания, для которого оно уже не является тюрьмой.  После этого оно может делать с ним все, что угодно.  Теперь Иван может расправиться с Кощеем, сломав (уничтожив, лишив необходимости) иглу (центральный канал, внутреннее пространство материи), поскольку внутреннее и внешнее теперь для него едины и не обусловлены различными уровнями проявления («чакрами»).  С этого момента он может свободно актуализировать себя в любом пространстве и любое пространство в себе.  Это и есть полнота власти над миром в единстве сознания и материи, которую сознание воспринимало до сих пор как нечто от себя отдельное.  Собственно, и Василисой царевну зовут чаще всего неслучайно. :-)

Помимо лягушки ("мандуки"), ключ к пониманию сюжета этой сказки заключается в имени "Иван".  Дело в том, что у его братьев, равно как и у царя, в любой из «народных» версий данного сюжета имен нет.  Вопреки тому, что врут на голубом глазу попы, оно не восходит к арамейскому "Йоханаан" (которое, действительно, популярно в Европе: Johann, John, Jean, Juan etc.), а гораздо более древнего происхождения, причем, в отличие от последнего, не составное (букв. «Иегова пожалел/снизошел»), а имеет единственный корень.  Несколько видоизменившись фонетически, оно сохранилось в кельтских (и не только) языках: ср. "Ивейн" (Ywain, Yvain) артуровского цикла (совр. Euan, Iwan, Owen), или "Айвенго" (Ivanhoe, почти Иванко :-)) - вполне реальное имя, выбранное Вальтером Скоттом для своего героя.  Различие с иудейским псевдо-прототипом и его современными западноевропейскими деривативами провести просто: для записи имен, родственных Ивану, никогда не использовалась и не используется эразмова буква "j", потому что в них отсутствует йотирование: с древности до сих пор.

Данная особенность проявляется неизменно: первый "и" древних арийских (сваргийских) имен собственных почти никогда не йотируется, несмотря на десятки веков уподобления: Изольда (Исеульт), Ингвар, Игрейн, Игорь и т. д.  Единственное известное мне исключение (да и то, не стопроцентно вероятное) - ведийский Яма, образ которого очень уж очевидно тождественен (или аналогичен?) образу персидского Имы или германского Имира.  Однако, за этой очевидностью может скрываться ловушка, потому, например, что у индусов герой гораздо более близкого - почти буквально того же, что и в Эдде - мифа о первочеловеке, из тела которого создан мир, зовется Пурушей.  Но это может быть, просто, еще один эпитет и, вообще, вопрос особый.

Что же значит "Иван"?  Не вдаваясь сразу в подробности, скажу, что, по наиболее распространенной версии, корень этого слова «деревянный»: по-валлийски, тис - ywen, по-исландски - yr, по-литовски ieva - черемуха, по-английски тис - yew и т. п. вплоть до гипотетического праиндоевропейского «ui», то есть, почти «ви», как в русском слове «вить».  Возможно, это один из эддийской троицы  строителей Вселенной из тела Имира - Вили или Ве.  Кроме того, в общем для любых вариантов сваргийской мифологии и эпоса сюжете о трех братьях, Иван - третий сын, подобный, например, персидскому Траэтаоне (совр. «Фаридун»).  Символически, третий по счету член любой подобной триады и, особенно, третий сын - это третий уровень проявления сознания, когда человеком овладевает "категорический императив трансценденции" :-) - результат осознания себя не тождественным воспринимаемой реальности, чем-то большим ее.

Из трех традиционных каст, Иван принадлежит к магам и жрецам: первый брат воин (в поздних вариантах сказки его стрела находит дворянскую дочь), второй - земледелец (в поздних вариантах - торговец, поскольку женится на «купеческой» дочке).  В конкретных случаях Иван может быть хоть крестьянским, хоть бычьим сыном - суть от этого не меняется, подобно, например, тому, как в различных пересказах былин Илья Муромец становится то тем же крестьянским сыном, то, вообще, «старым казаком», хотя в ранних вариантах сюжета он сын мурмана, то есть, однозначно, воин, причем северного (скорей всего, скандинавского) происхождения.  В более-менее близком к исходному виде, из изначальной былинной троицы сохранился только Микула Селянинович (как его звали в начале, мне неизвестно), а Алеша Попович - продукт уже почти современного «переосмысления» образа волшебного стрелка (ср. нем. "Zauberschütze").  Добрыня Никитич, скорей всего, сюжетный дубль, «конкурент» Ильи Муромца с более как бы русскими корнями, включенный в троицу по идеологическим соображениям (предположительно, конечно).

Неуклюже резюмируя (поскольку писать я уже изрядно заколебался :-)), можно сказать, что Иван путешествует по древу, одновременно, тела, мира и духа, сам будучи чистым сознанием, выраженном в аспекте внимания, сосредоточения.