Вадим Румынский

   Мне нравится русский язык в том виде, в каком он есть сейчас. Потому что говорить на нем для меня, все равно, что дышать. Причем дышать свежим и ничем не замутненным воздухом, который врывается в мозг и бежит по венам, наполняя жизнью.

   Совершенно не важно, чем он был еще лет триста назад, и чем мог бы стать, случись все иначе. Колдовское очарование древних наречий, их сонорные реверберации и чередующиеся дифтонги - чистое чувство и пронзающая мысль, ничем почти не прикрытые, дышащие рыжими просветами солнца из под легкого пепла, раздуваемые причудливо колеблющейся струей живительно-бесконечного, неиссякающего напева. Пьянящий звук, звучащий вкус невозможных теперь сочетаний возникают и тут же уносятся ветром, их породившим. Они несоизмеримо полней и прекраснее, но... уже никого не спасут, потому что пути, которые они указывают, запутаные или пресекшиеся, не ведут никуда.

   А русский жив. Жив, несмотря ни на что. Жив ценой небывалых доселе и ни с чем не сравнимых метаморфоз, благодаря которым в нем почти невозможно найти какую-либо явную «логику». Он совершенно такой же как мы: бесконечно противоречивый и парадоксальный, но единый и целостный. Он - то, к чему мы пришли к следующему шагу: ни больше, ни меньше. Он позволяет выйти из любого сложного или деликатного положения, но при этом беспощадно непримирим к малейшей неискренности, ясно выявляя любую попытку казаться не тем, кто ты есть. Многое на нем просто «не звучит», многими его средствами просто нельзя или не принято пользоваться, но именно поэтому его нельзя использовать как конструкт: он не поддается формализации даже на самом примитивном уровне. Любой машинный перевод на русский выглядит как чистое издевательство, а русские термины на экране компьютера - тяжелым наследием времен, когда люди еще говорили по-человечески. :-)

Язык, как универсалия, или как совокупность всех человеческих языков, всегда стремится к некоторой завершенности и симметрии, в том числе, смысловой. Проявления этой завершенности могут быть, на первый взгляд, наивными и банальными, по крайней мере, с точки зрения диахронной лингвистики. Примеров тому масса: вот один из них.

Латинское слово «tempus» - «время» - будучи прочитанным наоборот (без окончания), почти полностью соответствует русскому «память». Во всяком случае, там те же согласные. Исторически, на основании известных нам фактов, родство между этими двумя словами - абсурд, преодолеть который историческими же средствами невозможно, хотя пытались неоднократно: от «спонтанного» Платона Лукашевича до вполне методичного Франца Боппа, которого уж никак нельзя обвинить в научной недобросовестности. Кроме того, русское слово, вероятнее всего, содержит приставку, а корень его сродни латинскому же «metus» - «страх». Поэтому любое предположение о происхождении одного слова от другого в результате обратного прочтения бессмысленно.

И, тем не менее, факт налицо, а непосредственные причины его происхождения не ясны. Можно лишь предполагать наличие некой универсальной протоматрицы, влияние которой продолжает сказываться и на современных языках, причем скорей всего, является тотальным и безусловным. Иными словами, языки, по крайней мере, в рамках отдельной семьи - в данном случае, индоевропейской - или иной совокупности, принципы для выделения которой в настоящее время не сформированы, представляют собою единую и целостную структуру, обладающую такими наблюдаемыми при сопоставлении отдельных языков свойствами, как симметрия (разноуровневая и разнокачественная) и холотропность.