Вадим Румынский

      "Едва я увидел её, сердце моё забилось сильно и болезненно.  Дрожь охватила всё существо моё, мысли спутались.  Я уже не хотел больше ни на кого смотреть – только на неё, на неё.  Она будто приковала необъяснимым волшебством не только взор мой, не только стремление сердца моего – но и душу – бедную мою душу…"

          Оказывается, большинству невозможно понять людей, для которых физиологический ("секс") и социальный (брак, "отношения") план взаимодействия полов не важен, или, по крайней мере, не первостепенен.  Не женился, по бардакам не шлялся - наверняка, какой-нибудь "дырявый", - так рассуждает субъект, проводящий большую часть времени в стремлении к случкам.

Человек, действительно способный создать что-либо, зачастую живет совсем про другое, а если и уделяет внимание "практической" стороне вопроса, то уж никак ее не выпячивает. В первую очередь, потому, что она играет для него подчиненную роль.  Например, для Гоголя, письмо которого процитированно выше, на первый план выступает совершенно мистический и абсолютно не понятный подавляющему большинству мужчин аспект женского магнетизма.  Непонятный, просто, в силу отсутствия (и недоступности) аналогичного опыта.  Непонятный не только потому, что не имеет ничего общего с инстинктом размножения, но и в силу крайней незначительности числа женщин, способных его проявлять.  В западной культуре он отчасти осмыслен через средневеково-ренессансный культ прекрасной дамы, но в последующее время проявляется в ней в виде образов, возникающий у разных авторов, на первый взгляд, стихийно.  И если, скажем, Нерваля или Эдгара По записать в свои ряды недофиолетовым было бы затруднительно из-за фактической стороны дела, то с Гоголем этот номер уже проделывать пытались и пытаются до сих пор.  А несчастного Чайковского лучше, вообще, не трогать: он самая удачная мишень в виду невозможности подтвердить или опровергнуть что бы то не было на фоне хорошо изученной биографии и очень обширной сохранившейся переписки.  Ну не понять им никак, как это человека может настолько "жостко колбасить" от ощущения чьей-то чистоты и невинности, что он даже мысли не допускает о чем-либо более конкретном, а близость реального "предмета" настолько перегружает психику, что приходится тонко дозировать общение и изощренно регулировать физическую дистанцию.  С остальными же просто не интересно: бессмысленно и уныло потому что.

          Вряд ли кому-нибудь удастся уличить всех этих людей в отсутствии чувств и неспособности их выразить.  Значит, надо попробвать приблизить их к уровню своего понимания иным образом.  И в этом охотно способствуют настоящие гомосексуалисты - люди, больные, прежде всего, даже не душевно, а духовно, лишенные стремления к реализации целостности как внутренней основы.  "Под раздачу" попадают все, кто недостаточно рьяно предавался открытому "гетеросексуальному" разврату и не отвел от себя, таким образом, подозрения, а также те, кто проявлял хоть какую-нибудь симпатию к лицам своего пола, даже просто оказывая покровительство.  Хрестоматийный пример - Фридрих II Прусский, преследовавший своего бывшего гвардейца Тренка, сначала, яко бы из ревности к собственной сестре Амалии, а затем, вообще, из мести.  На флейте еще играл, собачек любил - странно как то.  Делать ему было больше нечего, видите ли, в перерывах между напряженным государственным и военным строительством, постоянными войнами, культурными проектами и "многоканальной" перепиской на довольно отвлеченные теоретические темы, которым, по мнению интерпретаторов, конечно, должен был предпочесть потокание выдуманным извращениям.  Есть забавное, но не лишенное смысла определение интеллектуала: "человек, который всегда найдет что-нибудь поинтересней, чем потрахаться".  Мне кажется, - как раз, его случай.  Стал бы такой, будучи содомит, в редкие часы досуга играть на флейте?  Наверное, но тогда, скорей, на кожаной.

          Таким образом любому можно "вменить", вообще, все.  Юлию Цезарю, например, - то же самое.  Всю жизнь - политика, интриги, война, походы, то есть "тусовки" с мужиками.  Официальныйх детей у него было "раз два", да и "авторство" всю дорогу подвергается сомнению.  И с Марком Брутом как-то странно вышло: вдруг ненависть на почве ревности или ущербности (перезеленому, ведь, трудно представить иные мотивы)?  Пофиг, что Брут, скорей всего, его родной сын: с подобной точки зрения это еще более, как бы поделикатней выразиться, пикантно.

          ..........................

          Мерзкая это тема, вообще-то.  И бессмысленная: кому надо, все и так понимает.  Но не высказаться совсем, раз уж это меня интересует, считаю неправильным.  Потому что более стремления довольствоваться обыденным, наибольшее мое неприятие вызывает осознанное (чаще всего, завистливое) намерение свести к нему то, что влечет в противоположном направлении.

          Поэтому, напоследок, еще цитата:

    "...Вы спросите, 'как это повенчали души'?  Очень просто: ранней весной, в ясное утро мы с ним сидели в саду дачи Эбермана: и вдруг созналось безумие желания слиться... желание до острой боли, до страдания... до холодных слез...  Я помню и сейчас, как хрустнули пальцы безнадежно стиснутых рук и как стон вырвался из груди...  И он сказал: 'хочешь быть моей?  Вот сейчас... сию минуту?..  Видишь эту маленькую ветку на березе?  Нет, не эту... а ту... вон высоко на фоне облачка?  Видишь?..  Смотри на нее пристально... и я буду смотреть со всей, страстью желания...  Молчи...  Сейчас по лучам наших глаз сольются наши души в той точке, Леленька, сольются навсегда..."

Только раз оторвать от разбухшей земли
Не могли мы завистливых глаз,
Только раз мы холодные руки сплели
И, дрожа, поскорее из сада ушли...
Только раз... в этот раз...