Вадим Румынский

Понятно, что в поэзии примеров тому много, но вот в области переводов они не столь многочисленны. Особенно, если речь идет о языках, основанных на диаметрально противоположных морфологических принципах, имеющих принципиально отличную письменность, бытующих в культурных контекстах, максимально далеких друг от друга исторически: например, о русском и японском. Системы стихосложения на этих языках также максимально отличны друг от друга. Ценится в них разное. Основная "изюминка" японской классической поэзии - омонимия - по-русски не передаваема в принципе. Собственно, в русском переводе японские танки и даже хокку представляют собой просто более или менее осмысленные зарисовки эмоциональных состояний, переданные неоправданно скупыми (по необходимости) художественными средствами.

Однако бывают случаи, когда смысловой эффект японского оригинала не зависит от омонимии всецело. Или вообще не зависит. Встречается это, правда, в основном у современных (мейдзинских и более поздних) авторов, прибегающих к классическим формам. Тогда получается, например, так:

"Сто раз
На прибрежном песке
Знак "Великое" я написал
И, мысль о смерти отбросив прочь,
Снова пошел домой."

(Исикава Такубоку в переводе Веры Марковой)

Это, конечно, своего рода шедевр. Своего рода, потому что, при всем мастерстве переводчика, он не был бы возможен без удачного, идеально подходящего для этого оригинала.