Вадим Румынский

        Советская школа создавалась во время промышленной революции и имела целью ее же, причем, максимально быструю. Этим она ничем не отличается от других школ первой половины двадцатого века во всех промышленно развитых странах. Поэтому целью ее была подготовка достаточно - но не более - квалифицированных "технарей" во всех необходимых в то время областях. Эпоха немногочисленных высокообразованных и разносторонне искусных инженеров в собственном смысле слова (то есть, изобретателей, а не воспроизводителей) - эпоха настоящего политехнического образования - стремительно уходила вместе с традиционным классическим образованием для управляющей "элиты" и прочими атрибутами "старых режимов", потому что массовый и серийный характер производства требовал всеобщей грамотности - прежде всего, технической, но уровень ее становился неизбежно значительно более низким, главным образом, по экономическим причинам: готовить инженера для поточного производства на уровне какого-нибудь Дюпюи де Лома неоправданно дорого, убыточно и, следовательно, полностью бесперспективно в условиях современной - не обязательно, капиталистической - конкуренции. Пресловутый вступительный дореволюционный диктант в политехнический институт про "коллежского асессора" очень показателен: если таких несусветных орфографических - то есть, совершенно "не профильных" - навыков требовали тогда от будущего инженера, не говоря уже об иностранных языках и профильных математике, физике, химии... В позднее же советское время, которое удалось застать мне, человеку, проявляющему способности или даже просто интерес к естественным наукам могли простить вопиющую безграмотность.

        С этой точки зрения наиболее эффективен подход Макаренко: максимально сблизить обучение с практикой, чтобы создавать из людей орудия, оптимально мотивированные и подготовленные к решению именно текущих задач. Такой подход максимально близок традиционно-ремесленному, когда подрастающее поколение вовлекалось в реальную деятельность, перенимая по ходу опыт старых мастеров. В идеале, каким он мыслился тем, кто стоял тогда у рычагов промышленного развития, с практикой, производством должна быть связана также фундаментальная и прикладная наука, что обеспечивало бы беспрепятственное и, главное, естественное образование на базе производства, близость к которому не позволяла бы отрываться от действительности теоретикам и изобретателям, стимулируя к развитию менее образованных специалистов.

        Все бы ничего, но снижение образовательных стандартов и поточный метод не могли не сказаться на качестве самой науки, подготовке кабинетных специалистов и генералистов, уровень которой неизбежно и быстро упал. Многочисленные "самородки" из числа молодежи появлялись и реализовывали себя до тех пор, пока у руля стояли инженеры и профессора, подготовленные до Революции, то есть, получившие разностороннее и глубокое образование, не особенно ограниченное экономическими соображениями. Когда же эти самородки, создав советскую промышленность, достигли всего, на что были способны, начался тот самый пресловутый "застой". Дали о себе знать затруднения системного характера. Людей надо было готовить либо гораздо лучше всех вместе, либо по-разному, то есть, возвращаться в той или иной форме к сословной организации, что при имевшихся условиях было не совместимо с идеей о равенстве возможностей для реализации способностей: система междусобойчиков" неизбежно перекрыла бы "социальные лифты", что и произошло впоследствии, но иначе. Поэтому после Войны - вероятно, по инициативе еще Сталина - в школе попытались реализовать первый подход, расширяя и, одновременно, углубляя предметную базу. Появились новые дисциплины: логика, психология, иностранные (даже местами древние) языки. Последние начали пытаться преподавать качественно более основательно, не говоря уже о теоретической основе естественных наук. Школьные учебники 53-го года, с помощью которых мы занимались с детьми, учившимися экстерном, преподносят "вышку" без всякой пощады, с теоремами, доказательствами и обоснованием связей между разделами - так, как теперь только на факультетах теоретической математики.

        Однако уже к 70-80-м не только подход, но и объем сведений сократился значительно. Это я могу засвидетельствовать лично в части, как той же математики, так и, например, иностранного языка: убрали преподавание на нем предметов (хотя специалисты-предметники, которые могли это делать, еще работали), отдельный курс литературы, практику. Причина все та же: слишком круто и дорого, поэтому незачем. Но происходило это не изолированно, а в рамках общемировой тенденции: для жизни в уже сформированной "техносфере" требовался новый тип образования, который - за неимением позитивной концепции развития - до сих пор так и не сформирован. Все, что мы видим сейчас, в первую очередь, на Западе, где, казалось бы, должно быть иначе, - это последствия разной степени деградации предыдущих "образовательных укладов", которую пытаются довести до абсурда.